Когда воют волки - Акилину Рибейру

— Инженеры приехали, — с облегчением воскликнул д-р Лабао.

Инженеры вышли из машины и сейчас же стали разминать затекшие ноги, затем залюбовались прекрасными видами. По зеленым горам разве только молока и меда земли обветованной не текло — обстоятельство первостепенной важности для чиновников; лучи солнца, лившиеся, словно радостная музыка, струились на черную землю и пеструю листву виноградников, уже тронутых осенью; эта яркая картина очень напоминала пейзажи плодородной Грузии. На несколько секунд они застыли в восторге, любуясь рядами розовых кустов, прекрасные и свежие цветы которых словно расцвели только затем, чтобы приветствовать инженеров от имени благодарной местной флоры. Полные восхищения, их превосходительства направились в ратушу. Навстречу им спешил запыхавшийся, но преисполненный достоинства и предупредительности секретарь палаты Амаро Розендо в сопровождении целой свиты. Не успев спуститься с лестницы, он разразился водопадом приветствий и поздравлений.

В зале, где должно было проходить совещание, все было готово. На фоне белых стен резко выделялись торжественные фигуры горцев, облаченных в праздничные одежды.

Их худые, в глубоких морщинах лица, над которыми старательно потрудились солнце, ветер и дождь, были выбриты; носы у большинства были кривые, как деревья, которые ветер постоянно гнул в одну сторону. Крестьяне вырядились в рубахи из домотканого полотна и резиновые калоши, их руки, как лопаты, висели из пройм жилетов или были вытянуты по швам. Вот они, «Граждане Кале».

В зал торопливо входили местные адвокаты, представители власти, должностные лица и запоздавшие представители деревень; занял свои места президиум.

Господин инженер Лизуарте Штрейт да Фонсека расположился в кресле, тщательно собрал слуховой аппарат, ибо был глух, и одной рукой погладил другую, как бы подавая знак Фонталве. Последний открыл громадный и роскошный портфель с пряжками и ремнями, напоминавшими старинную упряжь, и извлек из него целую гору дел, которую не поднял бы и галисиец. Пока он протирал свое пенсне, раскладывал бумаги и прикреплял кнопками чертежи, Штрейт скользил взглядом по крестьянам, вытянувшимся вдоль стен и словно образующим готический фриз. Его внимание, видимо, привлек Мануэл Ловадеуш, так как он повернулся к д-ру Лабао и о чем-то спросил его. Ригоберто слышал, как тот зашептал в ответ:

— Недавно вернулся из Бразилии, но неизвестно, с деньгами ли.

Все сидевшие за столом, кроме самого Штрейта, расслышали его шепот. Штрейт же принялся переспрашивать, подставляя ухо; Лабао, в конце концов поняв, что инженер глух, прокричал ему то, что сначала еле слышно шептал. Тем временем Фонталва начал чтение документов. Вопрос был известен всем: участок в горах Мильафриш, отводившийся под лесонасаждения, принадлежал десяти деревням: Аркабузаишу, Урру-ду-Анжу, Коргу-даш-Лонтрашу, Валадим-даш-Кабрашу, Алмофасе, Азенья-да-Море, Парада-да-Санте, Понте-ду-Жунку, Тойрегашу и Реболиде. Эти деревни своей пышной зеленью как бы обрамляли бесплодное плоскогорье. Простиравшаяся там пустошь наносила государству недопустимый экономический ущерб, который не оправдывался тем, что с нее получали несколько возов сена, или тем, что там паслось несколько десятков паршивых овец. Однако в упомянутых деревнях росло порой скрытое, а порой более явное сопротивление порядку, который хотели установить и который, если сейчас и лишал крестьян некоторых заброшенных земель, в будущем приносил им неисчислимые выгоды.

Сесар Фонталва долго наносил удары по доводам, которые могли выставить деревни против указаний государства, этого deus ex machina. Для горцев его речь, без сомнения, звучала небесной музыкой. Прислонившись к стене, они походили на статуи, временно вынесенные на склад или в смиренных позах слушающие благочестивые проповеди в храмах.

Д-р Лабао, грузный и широкий, сидел, оттопырив свои мясистые губы и покачивая головой. Д-р Базилио Эшперанса, молчаливый и неподвижный, казалось, врос в кресло из вишневого дерева. Его положение в Союзе[7] обязывало его держаться важно и внушительно. Он не разговаривал, не смеялся, косо посматривая на весельчаков; его сравнивали с государственными мужами, описанными Плутархом, хотя д-ру Ригоберто приходилось слышать о его не совсем благовидных делах.

Доклад продолжался, грозя затянуться до бесконечности. Ригоберто заметил, как Штрейт нервно вставляет в ухо небольшой микрофон, поправляя его кончиками своих тонких и белых пальцев, и понял, что всеми этими речами инженер сыт по горло. Судя по еще не зачитанным бумагам, Фонталве понадобится не меньше четверти часа. Тогда, пользуясь своим положением на иерархической лестнице, Штрейт тихо сказал ему, чтобы он выбросил мотивировки и перешел к существу дела. Фонталва тут же с явным удовольствием перевернул несколько страниц.

Отчаянно жужжали мухи, которых раздражали жара и тишина в зале. С ярмарки доносился глухой гул голосов, ржание лошадей, музыка. Докладчика заглушал репродуктор: «Дешевая распродажа! Спешите! Только сегодня! Завтра в два раза дороже! Налетай! Разбирай! Мужские носки по пять эскуду! Женские по шесть! Дешевая распродажа! Кончается! Кому остатки?!» Многие улыбались. Д-р Лабао, борясь со сном, закрыл один слипающийся глаз и открыл другой, стыдливо посматривая по сторонам. Наконец-то Фонталва приступил к чтению резюмирующей части, которую торопливо отбарабанил, глотая слова:

— Нижеподписавшиеся от имени деревень, которые они законно представляют, отказываются от всех имеющихся и всех возможных в будущем прав на часть гор, граничащих с их землями и временно бывших общественным пастбищем, поскольку нет ни документов, ни записей в книгах жунты, что земли эти когда-либо были отведены им или издавна принадлежали приходу; взамен Лесная служба выделяет деревням постоянные выгоны, которыми они будут пользоваться по своему усмотрению и согласно старинным обычаям. — Кончив чтение, Фонталва пригласил присутствующих подписать документ.

Первым подошел доктор Лабао, он взял перо и начертал свое имя с явным удовольствием, затем д-р Базилио — доверенное лицо правительства, Сампайо из министерства финансов, д-р Арканжело Камарате и д-р Кориолано Арруда — местный адвокат. Потом Фонталва передал ручку Розендо и наконец д-ру Ригоберто Мендишу. Адвокат заметил, что намерен выступить с возражениями. Тогда Фонталва подозвал самого ближнего из представителей деревень, который оказался Жусто Родригишем из Аркабузаиша, но тот отрицательно покачал головой.

— Это все равно, что сменять несушку на ястреба, — пробормотал Мануэл Ловадеуш.

Фонталва, сделав вид, будто этот отказ был для него неожиданностью, обратился к несогласным с плохо скрытой радостью:

— Значит, вы не хотите подписать?.. Почему?

— Господа, очевидно, желают, чтобы крестьяне сами подписали себе приговор? — бросил Ригоберто.

Штрейт негодующим жестом поднял правую руку, тонкую, словно шпага, и произнес с оттенком сожаления:

— Не понимаю, на чем основывается столь прискорбное решение!

Крестьяне по-прежнему молча стояли вокруг бумаги, лежавшей на столе. Ригоберто слышал, как д-р Лабао, презрительно улыбаясь, подобострастно шептал что-то на ухо Штрейту, то и дело повторяя «грубиян».

— Да-да, грубияны, распоясавшиеся грубияны! — бормотал Штрейт, потом, резко отстранившись от Лабао, принял величественную